Как только я переехала в этот район, то не могла и представить, что моё имя станет местной достопримечательностью. Зовут меня Земляника Ивановна, но почему-то мои новые знакомые обзавелись привычкой искажать его до неузнаваемости.

Однажды, возвращаясь с утренней прогулки, я встретила соседа, который с восторгом воскликнул: "Доброе утро, Марина Ивановна! "Я улыбнулась и поспешила его поправить — меня зовут Земляника Ивановна, — но он уже исчез за углом. На следующей неделе на почтовом ящике нашла письмо, адресованное в этот раз Марии Ивановне. "Ну и ну", — подумала я, откладывая письмо в сторону.

Не прошло и месяца, как на встрече с местным клубом рукоделия одна милая дама серьезно спросила меня, не я ли та самая Влапутина Ивановна, которая вяжет чудесные шапки. Я чуть не подавилась чаем от смеха, объясняя, что моё имя Земляника, и я даже не умею вязать.

И вот однажды, организуя у себя в саду чаепитие, я решила поставить вопрос ребром. Каждый приглашённый получил карточку с написанным моим именем и небольшой земляникой на уголке. Когда гости начали собираться, я услышала, как одна из соседок шепчет другой: "Ты видела? Она настолько устала объяснять своё имя, что даже вышивать его начала! "

Мой коллега Игорь встречается с замечательной девушкой Александрой. Саша — рыжеволосая бестия с непростым характером и веснушками, но Игорю — очень нравится. Отношения у них насыщенные, при этом без ссор и с глубоким взаимопониманием. А ещё, в отличии от других девушек её возраста, Саша совершенно не хочет замуж.

Чем Россия отличается от Америки? В России обедают в середине, а в Америке – после рабочего дня. Казалось бы, разница не так существенна, но как сильно она влияет на производительность! В России в обед плотно и много едят, и после обеда, понятное дело, интерес к труду полностью пропадает, хочется лечь и поспать, или просто ничего не делать, чтобы пища в желудке переварилась. В Америке же в середине рабочего дня не обед, а ланч, типа перекуса. Едят салаты, овощные супы, бутерброды, смузи. После ланча, заморив червячка, продолжают трудиться в таком же темпе, как и до обеда. А уже вечером, придя домой, плотно и обстоятельно обедают в кругу семьи, выпивают бокал вина, съедают горячее. Казалось бы, какая безделица – как принимать пищу, а как много за ней всего стоит: в одном случае объесться в обед и потерять всякий интерес к труду, а в другом – подкрепиться, чтобы с новыми силами включиться в работу.

Это ужасно говорить, но я ненавижу своего ребенка. Он нормальный мальчик, как все дети, но я его не хотела. Его рождение продавил тогдашний парень и родители, я просто не смогла им сопротивляться. Потом парень нашел занятие поинтереснее, родители помогают, но по остаточному принципу, даже вуз я с сыном закончить не смогла. И сейчас то болезнь, то поделка, то просто внимания ему надо.

Я изображаю ответственную мать и особо придраться ко мне негде, но как же меня колотит. Когда он ко мне прикасается, когда заговаривает, когда ждет сочувствия. Я все еще помню, как меня рвало во время родов и как я два месяца ходить нормально не могла. Как он до синяков грыз мне грудь. Как я с температурой под сорок рыдала от боли, но мне никто не давал нормальные лекарства, так как с ГВ их нельзя. Он не ассоциируется у меня вообще ни с чем хорошим, ни единой теплой мысли, только тоска, раздражение и ненависть. Я просто жду, пока это чудовище вырастет. Уговорю пойти в кадетское, потом сплавлю в военку, буду звонить раз в неделю и слать подарки. Это самая большая в моей жизни ошибка, которую уже не запихнуть назад.