Не обессудьте, но будет много букв, и по традиции сначала преамбула

Было это в самом начале нулевых. Подрабатывал я по молодости лет на кафедре пока учился там в аспирантуре.

Институт большой и очень старый, здание постройки аж конца 17 века, со своим внутренним двориком и дорожками. Четыре крыла объединены по периметру единым корпусом и очень похожи на латинскую букву G.

Наша кафедра располагалась третьем этаже слева, а напротив нас была кафедра Экология и БЖД (Безопасность Жизнедеятельности) с полным набором материалов по Охране труда и прочими сопутствующими им стендами и лабораториями.

Теперь сама история.

В середине лета, под конец рабочего дня в институте случился крупный пожар. В двух крыльях сгорели полностью четвертый с частью третьего этажа. Прилично скажу вам там полыхало, своими глазами наблюдал как горит альма-матер, нашу кафедру тоже неслабо задело, жуткое было зрелище.

Неделю спустя после всех следователей и прочих проверяющих разрешили сотрудникам, по несколько человек, выдать доступ к оставшимся кабинетам.

Пока мы собирали уцелевшие вещи с оборудованием и рассматривали размер катастрофы, заглядывает сосед с Кафедры напротив и говорит: — помогите вытащить из-под завала тумбочки с документами.

Заходим. У них всё сильнее: стены остались, а потолок почти весь сгорел. Стендами со стен и остатками деревянных перекрытий накрыло парты, оборудование и столы. Убираем завалы выбрасывая куски бывшего пололка в разбитые окна.

В этот момент, через внутренний двор по дорожке ведущей ко входу в наше крыло, идет очередная комиссия во главе с Главным инженером и прочей свитой которых нам не видно.

Мы расчищая путь пытаемся добраться к преподавательским тумбочкам у окна, под одним из стендов находим полноразмерный манекен "ИВАН ИВАНОВИЧА" на котором студентов обычно учат отрабатывать оказание первой медицинской помощи. Весь мешающийся хлам выбрасываем в окно, а за ним в обгоревшей робе выталкиваем манекен, ну чтобы выдвинуть ящики тумбочек.

А далее со слов участника комиссии:

— Идем. Осматриваем. Проректор по кадрам вещает что жертв нет, только материальный ущерб, и тут из окна на газон выпадает обгоревший ТРУП.

Позже рассказывали, что часть комиссии после этого пришлось отпаивать и не только валерьянкой.

В конечном итоге всё закончилось хорошо. Жертв при пожаре в институте действительно не было, часть сгоревшего четверного этажа восстанавливать не стали, в оставшейся части сделали ремонт и первого сентября институт на Яузе открыл свои двери для студентов, а я спустя год досрочно защитил диссертацию.

Как-то так.

Одним из признаков хорошего произведения является возможность множества трактовок сюжета. Хороший фильм можно смотреть на разных уровнях. Например, у меня был знакомый, который смотрел "Криминальное чтиво" как крутой боевик.

Об этом же пишет Пелевин в "Чапаеве". Там один из бандитов рассказывает: "Я недавно кино посмотрел

Недавно расстались с парнем, и он предложил устроить прощальный ceкс. Все шло хорошо, пока он не попытался вставить не туда. Я начала вырываться, но он прижал меня к кровати. Тогда просто сжала все, насколько могла. Он еще несколько минут пытался вставить, но ничего не получилось. Потом я убежала в ванну и вызвала полицию. Бывший ушел. Мало того, что полиция приехала, просто звонила в дверь и ждала, пока я открою, а потом звонила мне на телефон. Я попросила их сломать дверь, а они сказали, что для этого нужно кого-то вызывать и это займет час. Все это время я не знала, в квартире бывший или нет. Когда я все же вышла и открыла дверь, они сказали, что нет смысла писать заявление, если ничего не получилось и нет повреждений. А еще бывший не вернул ключи, и полиция посоветовала сменить замки, после чего просто ушли. Меня трясло от ужаса, что бывший вернется, а мне сказали выпить валерианочки и позвонить маме.

Учился я в начале 90-х в сильно провинциальном техническом ВУЗе, и пару семестров мучили нас философией. Преподавал лично зав. кафедрой. Забавный был дядька.

— Существует две теории диалектического материализма. Первая — Маркса, Энгельса и Ленина, вторую в настоящее время разрабатываю я.

Экзамен принимал он же. Пятёрки ставил крайне редко, в лучшем случае одну-две на поток. Основная масса студиозусов уходила с тройками.

Так совпало, что за день до экзамена мы отмечали ДР одной девушки из нашей тусовки. Отмечание пошло не по плану, было много забавных и не очень приключений. Я, сославшись на подготовку к экзамену, вовремя соскочил, и пропустил основное веселье, а три приятеля, учившиеся на кафедре механообработки, со свойственным студентам данной кафедры пофигизмом оттянулись по полной. В результате в день экзамена им было очень нехорошо. По дороге в институт они зашли в местную забегаловку опохмелиться, слегка увлеклись, и явились на экзамен заметно навеселе. Из шестидесяти человек, сдававших философию в тот день, пятёрки получили только они. Получив свою четвёрку, и пролетев таким образом мимо "ленинской" стипендии, я спросил одного из них:

— Антон, но, чёрт возьми, как?!

— Лёха, знал бы ты, как классно по пьяни философствуется!

Туманным субботним утром — 28 июля 1945 года — Нью-Йорк потрясло невообразимое событие. Бомбардировщик B-25 Mitchell, затерявшийся в условиях плохой видимости, врезался в 79-й этаж Эмпайр-стейт-билдинг, пробив стальной каркас и вызвав пожар в сотнях футов над землей.

В результате удара погибли 14 человек — три члена экипажа на борту самолета и одиннадцать офисных работников внутри здания. Один из двигателей самолета пробил конструкцию и рухнул в шахту лифта, вызвав пожар, который горел несколько часов. Чудом сам небоскреб устоял. Еще более невероятным было то, что молодая лифтерша по имени Бетти Лу Оливер пережила падение с 75-го этажа, самое длинное из когда-либо зафиксированных.

Несмотря на разрушения, Эмпайр-стейт-билдинг открылся вновь всего через два месяца. Нью-йоркцы — верные своему духу — очистились, залечили раны и двинулись вперед. Катастрофа выявила недостатки в безопасности воздушного движения и вызвала изменения в правилах городских полетов, оставив после себя не только изуродованную сталь, но и новые правила для защиты будущих жизней.

Сегодня этот момент остается напоминанием: даже перед лицом катастрофы устойчивость может стать такой же высокой, как и сам горизонт.