Добрались поздно вечером, потому — сразу за стол. За дедовой немудреной закуской – квашеной капусткой, солеными грибочками, отварной картошечкой да деликатесами из первопрестольной — засиделись. Под утро москвичи уж вдоволь набахвалились и ружьями, и снаряжением – классные, надо признать, у них были вещи, на деда навалились:

— Ну когда, куда и как на охоту-то пойдем?

— Не беспокойтесь, без дичины не уедете, — успокоил дед. – Ложитесь спать, разбужу.

Утром, однако, разбудило высокое уже солнышко в окна и дедово бряканье посудой в кухоньке за печью.

— Проспали!

— Не кипешуйтесь. В рюкзаках-то у вас еще осталось чего? Наливайте!

Без особого аппетита позавтракали. Москвичи занервничали:

— А на охоту когда?!

— Вот сейчас и пойдем.

Гости схватились за ружья, бродни и рюкзаки, а дед, как был в тапочках, так и зовет:

— Пошли.

Повел по шаткой лестнице на чердак. А там у него напротив слухового окна стоймя жердь приколочена. На жердь надето тележное колесо. К колесу алюминиевой проволокой прикручено … противотанковое ружье! Натуральное, буроватое от ржавчины, но лоснящееся от смазки. Дед степенно нацепил очки. Пошарил под соломой в корзине, что рядышком стояла, достал патрон. В ладонь длиной, пузатый, а пуля — с палец. Зарядил, приложился, чуток стволом поводил. Хлоп! Аж уши заложило.

— Идите, свежайте, — говорит.

Оказалось, на луг, за ручьем, метрах в четырехстах он прошлогодней картошки кучу натаскал. Вот кабаны и повадились к этому времени на обед выходить.

Нет уже деревни той. И деда. Ружье, скорее всего, тоже сгинуло. Впрочем, как знать? В тамошней округе кое-где еще деды остались, а народ они хозяйственный и бережливый.