Родина самурая.

Из аэропорта их привезли на двух машинах. Восемь человек рейсом "Токио — Москва" прибыли для реализации давней мечты. Худощавые, небольшого роста, в дорогих костюмах, с одинаковыми дипломатами, в идеально чистых ботинках. Там, где грязь либо засохла, либо замерзла – до блеска начищенная обувь смотрелась особенно нереально. "Макото Миядзаки" — протянул мне руку старший из них, слегка наклонившись вперед. Не слишком низко, но так, чтоб была видна макушка – вспомнил я уроки японских поклонов. Каюсь, сначала я их не различал – черноволосые, узкоглазые, миниатюрные, без возраста. Они ждали медведей, балалаек, снега до пояса и держали в голове единственную формулу: "Русский = раздолбай". Однако упрямые расчеты показывали, что открытие собственного производства в России сократит их расходы на поставку.

График запуска был расписан по дням. Японцы сняли ангар для производства, завезли оборудование, наняли персонал через кадровое агентство и пригласили команду бизнес-тренеров с головного предприятия. Их главным условием было отсутствие русских в управленческом аппарате. Высокое качество и безупречную репутацию мог обеспечить только японец.

Макото петрушил персонал с первого дня. Утренние построения, разнос бригадиров, депремирование сервис-инженеров, увольнения за опоздание. Упаковщики и операторы должны быть на рабочем месте за 15 минут до начала рабочего дня. Русский зам, выполняя поручения, научился бегать. В свои 60. Были и интересные особенности японского менеджмента. Нельзя смотреть в глаза, нельзя держать руки в карманах, нельзя отвечать на вопросы (они риторические). Людей с лишним весом на работу не брали. "Толстый – значит ленивый! " — Макото был непоколебим. Он отслеживал чистоту, систему и точность на всех направлениях. Начались показательные карательные операции. Макото был убежден в том, что русский сносно работает, только когда до смерти напуган. Дух персонала начал неуклонно падать, производительность — снижаться. В раздевалках росло возмущение. Первый звонок прозвенел, когда всех лишили планового отпуска. Тихий саботаж. Как же иначе. Русские инженеры аккуратно вывели из строя оборудование и весь день делали вид, что пытаются исправить поломку. Месячный план пошел псу под хвост. Я знал, кто это сделал. Не сдал, однако сам навалял от души. Ситуация складывалась патовая. Японцы понимали, что уже не управляют процессом, и русский персонал их не слушается. Я понимал, что сейчас начнутся массовые увольнения. Надо начинать переговоры.

Я стоял в его просторном кабинете и терпеливо ждал, пока он проорется. Макото мешал японский язык с английским, добавлял русский мат и периодически переходил на визг – пейзажная смесь… Отрывками я понимал, что Россия – болото, русские — необучаемые дикари, а у меня кисель вместо мозгов. Наконец он выдохся и плюхнулся в огромное черное кожаное кресло. "Говори! " — его темные в узких прорезях глаза уставились на меня в ожидании. И мы начали делить сферы влияния… "Если параметры производства снизятся хоть на четверть процента, я тебя уволю! " — крикнул он, когда я уже выходил из кабинета. А через пару дней из головной конторы мне позвонил экономист (давний друг по деловой переписке) и предупредил: "Под тебя копают. Подняли диплом, проверяют специализацию факультета, названивают бывшим работодателям. Для японцев несоответствие специализации диплома и занимаемой должности– это основание для увольнения. Держись". Вот сцуки узкоглазые – отчего-то разозлился я. Тогда я еще не знал, что всего через месяц Миядзаки-сан будет хвастаться перед очередной японской делегацией, что на него работает специалист, который раньше проектировал русские самолеты.

Тем временем ситуация стабилизировалась, и наши показатели плавно и неуклонно поползли вверх. Я был посредником между русской и японской сторонами. Наши добровольно указывали сомнительные блоки, и мы их списывали на тестирование, экономя на случайных выборках для теста и блокируя возможность попадания брака клиенту. Мои упаковщицы стали улыбаться, а сервис-инженеры перестали заливать стресс кофе.

Мы стали сближаться с Макото. С противоположных полюсов мы шли навстречу друг другу. Он становился мягче, я — жестче. На деле Макото Миядзаки оказался невероятно щедрым, мудрым, эрудированным и интересным человеком. Он учил нас рисовать и расшифровывать иероглифы, рассказывал о четырех алфавитах в японском языке, заказывал неведомых рыб из Японии, показывал, как правильно готовить и есть креветки, учил особой гимнастике. Он ел репчатый лук как яблоко, приговаривая "Осень похош на наш имбир!". Обожал борщ и оливье. Он двадцать лет прожил в России, его три сына выросли без него, Макото летал в Японию всего дважды в год — на новогодние праздники и две недели в июле. Ему было 63, когда его руководство наконец предложило вернуться на родину и продолжить работать на местном предприятии, или уйти на пенсию. Он отказался. Он сказал, что больше не может работать с японцами. Он будет работать с русскими.

К родной сестре я никогда не относился как к родному человеку. Во-первых, мне было 14, когда она родилась. Была подростковая ревность, также за отказ в помощи с ней родители меня били, поэтому в 14 я уже для себя по ощущениям лишился семьи. В 17 я уехал поступать в другой город и у родителей бывал раз в 3 года, а то и реже. Жизнь сестры меня никогда не интересовала, мы не общались.

Недавно сестра обратилась за помощью: выбить квоту на лечение сыну. У меня есть знакомые, которые могут помочь, но я сказал, что помочь не могу. Во-первых, любая помощь небесплатна и ляжет на мои плечи, у сестры денег нет. Во-вторых, таких людей часто беспокоить нельзя и я хочу использовать "лимит обращений" только для важных для меня вопросов. В-третьих, такие схемы при моей должности — риск для меня. К просьбам уже подключилась мать: "Вы же не чужие люди". А для меня сестра — чужая. Абсолютно посторонняя. И мне все равно, кто получит квоту: мой кровный родственник или другой несчастный ребёнок.

Смоктуновский всю жизнь скрывал правду о себе. Никто не предполагал, что все сыгранные им роли замешаны на чудовищном личном горе.

Он играл гениев и неврастеников, говорил, что его характер сформировали пережитые страдания, считал себя типичным порождением своего времени. "Я – актер космического масштаба", – говорил Смоктуновский. При

На прошлой неделе товарищ по ватсапу прислал информацию, полученную от своих друзей из Сибири, как медведь напал в лесу на мужика, а тот оказался бывшим десантником и сумел справиться с этим медведем одним ножом. Прилагались фотки убитого медведя и полученных этим десантником ран. Зрелище весьма колоритное и не для слабонервных.

Вчера с этим товарищем поехали за грибами.

— А если медведя встретим (это в нашей-то густонаселенной Средней полосе), что делать будем?

— Объясним, говорю, что у нас мирные намерения, и спокойно разойдемся.

На крайний случай, смеюсь, видишь, я в тельняшке (намекая на ранее упомянутого десантника) и нож у меня огромный "казацкий".

— А ружье не взял?

— За грибами ходят без ружья!

Сегодня утром получаю от этого товарища несколько видеороликов двухдневной давности, на которых медведь дерет корову на опушке леса в присутствии людей, которые кричат на него, пытаются отогнать от израненной коровы (снимая это на камеру). Он на их крики и сигналы автомашины реагирует как-то вяло.

В комментариях указано, что действие происходит у нас в республике в Р…м районе около деревни Николаевки…

Комментарий товарища:

— Это там, где мы с тобой вчера в последний раз в лес заходили.

Эх, сколько раз я зарекался шутить на скользкие темы…

Имел двух эрдельтереров и заметил, что они очень различаются. Первый, как и все собаки — любители чистоты и тишины, очень любил ловить пролетающих мух и жучков. Пока не поймал пчелу (а она "поймала" его) и он навсегда отучился от этой привычки. Второй так-же любил ловить мух, а когда попалась пчела, точнее оса, то "обидевшийся" пёс с удесятерённым азартом начал уничтожать всё летающее. ТРИ раза осы свивали гнездо на нашем балконе (любимое место пса, ведь оттуда можно играть с двуногими друзьями, кидая им вниз свои многочисленные игрушки!) и пёс всегда съедал всех жужжащих нарушителей его сиесты. Как ни странно, но от встреч с пчёлами/осами, морда пса никогда не опухала, а собак, разделавшись с очередным "врагом", счастливый, устраивался рядом со мной — ЗАЩИТНИК ведь! Кстати, эрдельки, выдрессированые по полной полицейской программе, не раз защищали нас от местной гопоты, пока она не исчезла совсем.

Друзья (и соратники по многочисленным приключениям), счастливой вам охоты в Долине Вечной Охоты!