Несколько лет назад уезжал отдыхать на юга. Перед отъездом ставил медленный полив (по бинту) растениям из ведра, дабы не засохли. Отвернул штору, а там паук плетёт себе паутину. Так-как дел у меня было много, решил выгнать его потом, когда приеду. И по приезде с югов о пауке я благополучно забыл. Вспомнил, услышав жужжание: заглянул за штору, а там паук "пляшет" по паутине вокруг попавшей в неё мухе, и, в прямом смысле, плюёт на неё! После обездвиживания жертвы он спокойно замотал свою добычу в кокон и уволок в направлении ближайшего цветочного горшка, нисколько при этом от меня не скрываясь. Так я его, с учётом внешнего вида и идентифицировал: scytodes thoracica, хотя в арахнологии не понимаю совсем ничего. Почитав про особенности этих пауков, подумал: а зачем собственно, его выгонять? Охотится на всякую жужжащую мерзость (и даже тараканов), самому с мухобойкой бегать не надо, кормить-поить — не надо, убирать — не надо, электричества (в отличии от световых ловушек) не требует, опасности для человека не представляет, лишний раз старается на глаза не попадаться. Всё делает максимально тихо. Паутину плетёт преимущественно там, куда я почти не заглядываю. А пойманных насекомых ещё и аккуратно упаковывает и убирает сам! Не ловушка для насекомых, а мечта, если вдуматься! Постепенно приучил нового сожителя, где паутину плести можно, а где нет: оказалось, что если убрать её с определённого места дважды, третий раз паук её уже на этом месте никогда не плетёт. И сам паук, что интересно, как-будто бы понял, что я не хочу прихлопывать его тапком: перед глазами у меня лишний раз старался не появляться, но если это случайно происходило, сломя голову от меня не бежал, и на месте тоже не замирал. А если я подносил к нему руку, он на неё спокойно забирался и сидел, пока я не поднесу его к какому-нибудь предмету: тогда он спокойно переходил с руки на этот предмет. Через года 1, 5 — 2 после первого знакомства я переезжал на новую квартиру, и, увы, с пауком пришлось попрощаться. Но что поделать? Не перевозить же его с собой! Но, как оказалось, я сильно недооценил привязанность своего питомца: приехав на новую квартиру с последней партией вещей я открыл чемодан, и из него аккуратно, не спеша, вышло это 8-ми лапое существо, до того момента сидевшее прямо на самом верху, на одежде, упакованной в чемодан (и как его не раздавило при транспортировке — непонятно!). Остановилось, как-будто посмотрело на меня с вопросом: "А ты куда-это без меня переехал? " и также не спеша, вразвалочку, засеменило в сторону ближайшего окна, обустраиваться на новом месте. Вот так вот иногда бывает!

Я: Вот что бы ты делал, если бы стал вдовцом?

Муж: Не знаю, обычно я такой бред не представляю.

Я: То есть вчера ты представлял, что будешь делать, если станешь бомжом, а вдовцом никогда не представлял?

Муж: С тобой у меня больше шансов стать бомжом, чем вдовцом.

Уж не помню точно, что был за день — где-то в октябре. Это и не важно. Послали меня с водителем в командировку за грузом дня на 3-4. Едем, Саня, как всегда, о бабах, а я кемарю. Проснулся оттого, что Саня толкает: смотри, мол, человек лежит на обочине. Уж темнело — как он увидел? Кинулись к бедняге. Рядом с ним валялся велик. Мужик не дышал. Сделали

"Еду в Ленинград. На свидание. Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало — все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали.

— Да, да!

Проводница:

— Чай будете?

— Пожалуй… Принесите стаканчик, — улыбнулась я.

Проводница прикрыла дверь, и я слышу ее крик на весь коридор:

— Нюся, дай чай старухе!

Все. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?! Нельзя ли повернуть поезд обратно? …

В шестьдесят лет мне уже не казалось, что жизнь кончена, и, когда седой как лунь театровед сказал: "Дай Бог каждой женщине вашего возраста выглядеть так, как вы", спросила игриво:

— А сколько вы мне можете дать?

— Ну, не знаю, лет семьдесят, не больше.

От удивления я застыла с выпученными глазами и с тех пор никогда не кокетничаю возрастом".

Фаина Раневская.

Первые свои известные произведения А. Н. Островский печатал в литературном журнале "Москвитянин", который издавал М. П. Погодин, имевший свою систему оплаты авторов. Он платил молодому литератору 25 рублей за печатный лист, но...

Если Островский сдавал пьесу в пять авторских листов, то Погодин соглашался заплатить за неё 125 рублей,