1996 год. Мединститут. Первый курс. Семинар по анатомии, спланхнология — изучаем внутренние органы. Коллоквиум по-моему был. В "кастрюльке" — мутный раствор формалина с "набором" различных этих самых органов. Вид у них уже не как в атласе по анатомии Синельникова или в морге, где все в цвете, детально прорисованно и более-менее свежо, да простят мне читатели сию игру слов. Формалин свое дело сделал, препараты — серого цвета, никакой красоты и эстетики.

Ответ держит мой одногрупник Дима, уже практически "отстрелявшийся". На "десерт", Евгения Семеновна, наш преподаватель, дама уже в годах, замечательная женщина, дай ей Бог здоровья, предлагает извлечь "в темную" из кастрюльки чего-нибудь и рассказать про выловленное. Рука Дмитрия в перчатке уверенно погружается в мутные воды раствора формалина, и на его серьезном лице вдруг появляется хитрая улыбка. Из раствора извлекается трахея с гортанью, серого цвета, за счет хрящевой структуры сохранившая форму, и напоминающая этим нечто "фаллическое", особенно если человек, который это видит, никакого отношения к медицине не имеет.

Евгения Семеновна, бросив взгляд на препарат, итересуется:

— Дмитрий, что это?..

Дима, подмигивая нам, чеканя слова:

— Это... ОН...

Евгения Семеновна, выдержав МХАТовскую паузу, медленно оборачивается к Диме, и глядя на него "ленинским прищуром", так же медленно чеканит слова:

— Уж ЕГО-то, Дмитрий, Вы должны знать в лицо...

Двухтысячные годы, обычная сельская школа в Забайкалье. Приезжает с зимних каникул воодушевлённая завуч и вещает, как побывала в каком-то модном лицее в Москве, и как там все девочки красивые ходят в форме, поэтому теперь и у нас так будет. На улице в среднем минус 35 и вечный ветер, в колготках, даже обычных, не капроновых, не то чтобы холодно — в них больно. Минус 35 — это когда ты выходишь из дома, делаешь пару шагов и ощущаешь, как у тебя от боли горит лицо и лёгкие не могут вдохнуть настолько ледяной воздух. Переодеться в школе буквально негде, в туалетах вечная грязь и вонь — туда и по назначению идти страшно, в гардеробную внутрь не пускают, в лаборантские тоже. То есть, даже если прийти в лыжных штанах поверх колготок, будет негде снять их и свитер с начёсом, чтобы надеть это сраное платье. А без формы завуч отправляла домой. После того, как некоторые девочки отказались ходить в школу, родители написали коллективную жалобу, и форму отменили.

Спустя много лет у меня есть небольшой бизнес, и прежде чем внедрить какую-то новую фигню для сотрудников, я сто раз думаю: а есть ли у меня условия для внедрения этой фигни, и не школьная ли это форма в -35?

Смешно или не очень... Тут можно и поплакать, особенно участникам.

Как известно, во многих библиотеках есть так называемые дополнительные услуги, за которые берутся деньги. Это ксерокопирование, распечатка, подбор списков литературы, редактирование и прочее, что интересно студентам и преподавателям. Непонятно, кому мешала наша библиотека, но

Добро с детства в душе!

Еду я на днях по объездной вдоль залива (Кольского). Впереди — камаз-самосвальчик.

А ночью дождик прошел неплохой, и кузов у него полный водички, с краев покалывает. И, видимо, машина-то совхозная, так как явно до этого навоз возила. Тему я просек и держусь спокойно позади метрах в тридцати — обогнать никакой возможности. Грузовичок, не торопясь, едет, со светофоров понемногу "водичку" выплескивая. За моей "восьмерочкой" — вчера помытой по причине лета — уже хвостик легковушек пристроился... Вдруг наблюдаю в зеркало — позади явно нервничает и торопится кто-то. Одного обошел, третьего, вклиниваясь в несуществующие просветы. Вот он за мной уже.

Белая японочка, отполированная, хоть и не дорогая. Мужик дергается — не нравится ему, что не тороплюсь я вплотную за "Камазом" пристроиться — две машины кряду обогнать попроще.

Резко обходит, и явно свое пренебрежение демонстрируя, отжимает меня.

Пропускаю спокойно — прошло мое время тупого лихачества и борьбы за полосу.

"Камаз" на подъеме у светофора встает не спеша — японка за ним. Я — подальше.

Зеленый. "Камаз" трогается. "Девятый вал". Прямо торопыге на беленький капот.

Да, мужик аж заглох от досады — долго мы его всем рядом объезжали.

Noone?