триколорного окраса.

Собакен явно испытывает дискомфорт, вид его меланхоличен. (Правда, у этих ребят, как правило, такой облик — почти всегда.)

Не удерживаюсь, слегка наклоняюсь и тихонько говорю: "Ну что, чемодан, мёрзнешь? "

И, вместо того, чтобы на чистейшем собачьем языке сказать что-либо вроде "Сам, старый дурень, не видишь? ", бассет начинает активно вилять хвостом, преданно моргать. И вообще всем своим видом показывать, что не против составить компанию доброму человеку.

Перепуганная непонятно почему хозяйка дёргает поводок и требует от него не приставать к людям.

А я, как бы окончательно подтверждая репутацию таки старого дурня, невпопад брякаю: "Не бойтесь, я его не укушу! "

И расходимся — к нашему с собакевичем взаимному разочарованию.

Но ещё что-то мне подсказывает, что конкретно у этого парня, в отличие от встреченных нашим Kroki, жизнь и раньше складывалась более благополучно.

Просто — это же собаки. Что с них взять?

А вот всё остальное зависит исключительно от двуногих.

27.04.2024.

Только подготовка.

— Ясно… -сказал я, доставая из портфеля и кладя ей на стол пачку мацы и китайские палочки.

— Ну, хоть кто-то про палочки вспомнил. Спасибо.

— Ну, не выбрасывать же было?

— Иди уже!

Зайдя в кабинет шефа, я глазам не поверил. Все 13 действующих сионистских мудрецов! Надо же!

— Шалом алейхем! — вежливо поприветствовал я всех присутствующих.

— Алейхем а-шалом! — слаженным хором ответили они, и я пошёл к кулеру с водой. Ага, бутыль была пуста.

— Что, сынок, воды попить хочешь? – ехидно проскрипел один мудрецов.

Я, не показывая что его слова меня хоть как-то смутили, вызвал шабес-гоя и сказал ему, что нужно заменить бутыль. А затем произошло странное: вода из бутыли просто с бульканьем исчезла! Ошарашенный, я обернулся к присутствующим. Они все, включая шефа, сидели потирая животы и ухмылялись.

— Да что здесь происходит?

— Вот за этим мы тебя сюда и позвали. Видишь это устройство? Наш новая разработка, мы назвали его Устройство. Теперь не обязательно пить воду напрямую, Устройство действует дистанционно.

— Ого! А мне что теперь делать?

— На, держи. Это защитный артефакт, ослабляющий действие Устройства на 90 процентов внутри себя, -сказал шеф, протягивая мне обычную на вид бутылку. А затем крикнул в коридор:

— Эсфирь! Удержи у Мони 30 шекелей из зарплаты!

— Уже сделано, шеф! Кстати, тут Грета Тунберг на линии, требует, чтобы мы прекратили убивать аманов ради ушей! Игнорировать?

— Ни в коем случае! Скажи, что мы выполним все требования!

— Да где же этот номер, — бормотал шеф, нажимая на кнопки своего кашерного телефона.

Конечно же я его опередил, отправив сообщение своему брату Хаиму и описав ситуацию. Уж он то точно знает, что надо делать...

— Что значит, уши Амана исчезли с рынка? – разорялся тем временем шеф. — Вы что, не понимаете, что поставок больше не будет? В смысле, всё скупил и делает гешефт? Какой ещё Хаим? Дармоеды! Информация только-только поступила!

— Бардак! – проорал шеф, разбивая телефон об стену.

— Кто слил? – прорычал шеф, обводя налитыми кровью глазами присутствующих. Все сделали удивлённые лица, и лишь я, пожав плечами сказал:

— Не знаю, шеф, но мне кажется, у нас где-то сквозит…

Взгляд шефа упёрся в шабес-гоя. Затем в охранников. Затем снова в шабес-гоя. Двое из них отделились от стены, молча подхватили того под локти и повели на выход.

— Только грамотно всё сделайте! – крикнул им вдогонку шеф.

— Разумеется! Мы и нож рядом положим, всё будет выглядеть как предотвращённый теракт, не в первый раз!

— Ладно, к нашим делам. Итак, Устройство. Моня, вот тебе список хороших мест, где нас нет.

— А места проверенные?

— Да. Там только шабес-гои и шабес-шигсы. Сам выберешь точку. Твоя задача – установить Устройство на самом высоком месте. В ангаре тебя ждёт самолёт. Согласно новой директиве генштаба, ты полетишь в турбине, там, если что, тебя точно не найдут. Зайди к Мордехаю, возьми у него Устройство. Удачи.

— Шеф! – крикнула со своего места Эсфирь. -По новостям передают, что предотвращён ножевой теракт в Тель Авиве! Террорист ликвидирован!

— И когда же это кончится! – устало сказал шеф, пряча лицо в ладонях. -И за что же вы нас так ненавидите? Воды вам, что ли, жалко?

Зайдя к Мордехаю, я первым делом остановился возле картины, отдавая дань памяти изображённым на ней первом сионистском мудреце Элияху Мору и двум его сподвижникам – Алексу сыну раввина и талмудисту Давиду Наумовичу. Элияху, грозно глядел из-под руки на всех входящих. Взор его был направлен в район пояса входящего, выискивая шабес-гоя. Я гордо сунул руку в карман брюк, готовый предъявить доказательство по первому требованию. Картина-то, она, картина, но мало ли…

— Ладно, время. -сказал Мордехай, хлопая меня по плечу. — Вот твоё Устройство. – и указал на футляр от контрабаса.

— Ого! А у шефа…

— У шефа – прототип, только и годится, над салагами вроде тебя подшучивать, а это — именно то, над чем столетиями бились величайшие еврейские умы. Бери. Если вдруг остановят – вот тебе фальшивые документы, по ним ты играешь в ансамбле Песняры.

— А может, лучше Кляйзмеры? А то Песняры, оно, как-то…

— Перестань. Забыл, что ли, кто изобрёл русскую народную песню?

— Да, но вы не понимаете, это же другое!

— Да то же самое, не переживай.

— Что, неужели таки...

— Да. — отрезал Мордехай.

— Ну, тогда ладно.

— И вот ещё. Мама тебе тут гефилте фиш завернула, просила, чтобы ты поел.

— О! Спасибо!

— Спаси-и-ибо! -передразнил меня Мордехай. -50 шекелей давай мне, я передам.

— Но я же на задании!

— Потому и со скидкой.

— У меня нет сейчас, давайте как вернусь, а?

— Хорошо. Но тогда уже без скидки.

— Ла-адно, — протянул я, доставая последние 50 шекелей.

— И вот ещё. – окликнул он меня уже возле двери. – Береги себя там, сын!

— Спасибо, папа.

Как всегда в такие моменты, на мои глаза навернулись слёзы.

В целом, операция по установке Устройства прошла успешно. Мы все собрались в штаб-квартире в общем зале, и смотрели в телевизоры, которые были в огромном количестве развешаны на стенах и показывающие новости со всех каналов. Везде было примерно одно и то же: Город в панике! Ни в одном кране нет воды! Причины катастрофы выясняются!

Да! Это – триумф! Поначалу мы даже не заметили, как все экраны покрылись рябью, а звук пропал.

— Смотрите! -вдруг закричала Эсфирь, показывая куда-то вверх.

Потолок штаб-квартиры разверзся, и, в ослепительно белом свете, на пол опустилась человеческая фигура.

— Элияху! Элияху Мор! – послышались шёпотки

— Да, потомки мои! Я – Элияху Мор, и я горжусь вами! Не посрамили вы Израиль-Папеньку!

И мы запели гимн. Поначалу нестройно, но чем дальше, тем увереннее и громче он звучал. Под конец он захватил всех присутствующих, и все, как один, пели. И Элияху Мор пел вместе с нами:

Если завтра Пурим, если завтра Тхеназ,

То сегодня всю воду мы выпьем!

Затем ударил гонг, возвещающий о начале нового дня, и наступил Пурим.

— Да начнётся Тхеназ! – раскатом прогремел над нами голос Элияху Мора!

Взято из секретных документов Моссада.

Перевёл с иврита — Хосе Игнасио.

как в старом фильме, к режиссёру подбегает молодая актриса, которая без пяти минут три дня работает в театре и говорит, что знает главную партию и всю жизнь мечтает её спеть. Делать нечего, на неё напяливают костюм, делают прическу, а режиссёр тем временем говорит напутственные слова. Начинается спектакль. Но как только молодое дарование открывает рот и начинает петь, всем становится понятно, что лучше бы спектакль отменили! Слушать это было невозможно. Но действие уже не остановить. Режиссёр за кулисами рвёт на себе волосы и потеет. Спектакль подходит к концу. Актриса должна выйти на сцену к своему мужу (по спектаклю) и спеть "Вбий мене! " (спектакль игрался на украинском языке). Она поёт "Вбий мене! ", что переводится, кто не понял, "Убей меня! ", партнёр достаёт огромный бутафорский кинжал и уже готов был вонзить его в артистку, но она вдруг отпрыгнула! Испугалась, наверное. Возникает пауза. Она, пытаясь спасти ситуацию, снова поёт: "Вбий мене! ", но опять в последний момент отпрыгивает. Режиссёр, уже почти лысый и весь потный, почти в голос шепчет из-за кулис: "Поймай эту с@ку, схвати крепко и убей её, наконец! А то я сейчас сам это сделаю и не бутафорским кинжалом!". В третий раз прозвучало: "Вбий мене! ", актёр схватил крепко актрису, вонзил в неё кинжал и должен был грянуть хор, но они все корчились от смеха. Кое-как доиграли! Артистку эту, как говорят, уволили тут же.

и культур, никак не связанных общим наследием. И это положение не могут изменить ни сохранившиеся в Калининграде заповедники прусской архитектуры, ни памятники прошлого: кафедральный собор, кирхи, бастионы и форты, разбросанные по Калининграду. Все эти сооружения давно обрели вид "а ля рус". Главное, они лишились особого флера, который был характерен для прусской столицы. Флера замешанного на прусском порядке и ганзейской архитектуре.

В общем, между Кенигсбергом и Калининградом так мало общего, что окажись случайно Кант в Калининграде, он не узнал бы город, в котором когда-то жил, а если бы узнал, то сразу подумал, что его захватили русские. Подумал бы так потому, что хорошо знал: только русские могут изменять сущность вещей до неузнаваемости. Взять, например, социалистическую идею Маркса. Немцы и шведы через сто пятьдесят лет на практике реализовали ее в модели общества социального партнерства. Русские же, пойдя по пути беспримерного огосударствования всего и вся, в ходе последующей прихватизации, построили страну-бензоколонку с административно-олигархическим правлением.

Но вернемся к словам о том, как воспринял бы Калининград великий философ, окажись он в нем через триста лет. На мой взгляд, он воспринял его, скорее всего, обескуражено, так как вместо ухоженной европейской столицы увидел понтовый российский город с безликой архитектурой и запущенной инфраструктурой. Увидел бы город, в котором можно жить, но трудно находить вдохновение для философствования и духовного озарения. К счастью, такая встреча Канта с Калининградом невозможна. Поэтому за покой великого философа мы можем быть спокойными.

В занимательной истории, о которой пойдет речь дальше, Кант физически участвовать не мог, но его присутствие ощущалось явно. Произошла это история более тридцати лет назад во время ельцинской экономической реформы, принесшей большие беды для граждан нашей страны. Особенно сильно пострадала от непродуманных реформ творческая и научная интеллигенция, которая в один присест лишилась многих заслуженных благ и утратила статус особой социальной прослойки, необходимой развитому социализму. Вместо вполне пристойной жизни и уважения они получили от новой власти нищенскую подачку в 50 долларов, которой едва хватало на, чтобы свести концы с концами. Единственным утешением и духовной отдушиной для интеллигенции в то время остались профессиональные посиделки, на которых можно было поговорить о высоких материях, поругать власть и на время забыть о житейских невзгодах и попранном достоинстве. Обычно на эти посиделки собирались филологи, литераторы, философы, историки и представители других гуманитарных профессий. Технари и физматики в них обычно не участвовали. Многие из них пыталось найти свою нишу в новой рыночной экономике, надо признать, неудачно. Для калининградской интеллигенции связывающим началом творческих посиделок были фигуры Канта и Гофмана. Чаще всего вокруг их жизни и творчества разворачивались застольные беседы, дискуссии и горячие споры.

На одну из таких посиделок, озаглавленную как Ужин с Кантом, однажды получил приглашение и я. Такие ужины проводились в нашем городе не часто, поэтому я, не раздумывая особо, принял приглашение. Правда, затем серьезно озадачился. Дело в том, что я был плохо знаком с трудами философа. В то время, когда я учился в институте, философию изучали не по Канту. Ее изучали по двойному мату: историческому и диалектическому. Призыв же "не кантовать", прописанный черной краской на бесчисленных деревянных ящиках, был в то время недвусмысленным предупреждением для всех, кто хотел постичь буржуазную философию вместо единственно верной марксистко-ленинской.

Хотя гамлетовский вопрос о том идти или не идти на Ужин с Кантом передо мной не стоял, высокое профессорское звание, которое я получил к тому времени, обязывало меня не просто придти, но и достойным образом проявить себя во время возможного разговора о великом кенигсбержце. Это означало лишь одно – за оставшиеся до ужина с Кантом дни я должен был перелопатить основные труды великого философа и, хотя бы на уровне аспиранта приобщиться к его научному наследию. Задача была не простой. К счастью, несколько дней у меня было в запасе и я начал действовать.

Для начала я позвонил своему приятелю Ивану Наставшеву — социологу по профессии, который, как мне казалось, должен был хорошо разбираться в философских материях. Не мудрствуя лукаво, я в лоб спросил его о том, что он думает о Канте.

— А что мне о нем думать? — ответил он мне. – Старик Иммануил не красотка Эммануэль, которая, скажу тебе прямо, как объект познания для меня гораздо интереснее (здесь надо сказать, что наш разговор состоялся как раз во время триумфального шествия эротического фильма "Эммануэль" по экранам мирового кино). А вообще, мой друг, только две вещи на свете сейчас волнуют меня: кто станет первым президентом России и как прожить на жалкую заплату доцента в это непростое время. Если на самом деле хочешь серьезно поговорить о Канте, приходи ко мне, и мы обсудим философские воззрения великого кенигсбержца за бутылкой хорошего коньяка.

Я поблагодарил своего приятеля за приглашение, и мы договорились встретиться через пару дней. По совету Наставшева я начал с "Философского словаря", который оказался в домашней библиотеке. Словарь был выпущен издательством "Политическая литература" в 1963 году и из него я узнал следующее.

Иммануил Кант, немецкий философ, родился в 1724 году, умер в 1804 году, жил и работал в Кенигсберге. Является основателем классического "критического" или "трансцендентального" идеализма, одним из идеологов агностицизма. Своей философией идеализма заложил основы таких реакционных буржуазных философских течений как: солипсизм, неотомизм, бихевиоризм, конвенционализм, экзистенционализм и других трудно произносимых измов. Автор книг "Критика чистого разума", "Критика практического разума" и категорического императива.

Другой полезной информации из краткой статьи "Философского словаря" извлечь было нельзя, и я вновь позвонил своему приятелю.

— Послушай, у тебя есть что-нибудь почитать из Канта?

— Ты, что, спятил?! – Ответил мне приятель. – Канта и при жизни мало кто читал, а сейчас его читают только обреченные на это жестокое наказание аспиранты. Читать его тексты то же самое, что переводить китайский текст с помощью словаря. Если тебя так интересует Кант и его философия, прочти лучше какую-нибудь популярную брошюру. Это будет намного проще и приятней.

Я всегда прислушиваюсь к разумным доводам своих просвещенных коллег, поэтому последовал совету своего друга, так как о Канте уже кое-что знал. В частности, я знал названия его наиболее известных сочинений. Должен сказать, знание названий и имен в научной и культурной среде многое значит. Достаточно к месту и без места в интеллектуальной тусовке упоминать имена Хайдеггера, Кьеркегора, Витгенштейна, Риккерта, Гуссерля, Рассела, Сартра, Камю, на крайний случай, Эйнштейна, чтобы вас признали за своего. Эффект проявляется особенно сильно, если вы обладаете высокой ученой степенью и одним этим причислены к кругу ученых мужей.

Но вернемся к Канту и Ужину с ним. Читатель, наверное, обратил внимание на то, что все главные труды философа посвящены критике. Из этого, не читая его сочинений, можно сделать вывод о том, что он был человеком с обостренным критическим восприятием действительности и людей, которые его окружали. Его, по-видимому, в равной степени не устраивали ни университетская профессура, которая без сомнения считала себя носителем чистого разума, ни прусские бюргеры и промышленники, которые считали себя олицетворением практического разума, ни те, кто были далеки от понимания чистого или практического разума. Подобный критицизм Канта оказался близким и понятным для меня. Действительно, о каком чистом разуме можно говорить в России, когда мы все делаем вопреки самому разуму. О каком практическом разуме опять-таки можно говорить, когда практику своей жизни простые россияне строят чаще всего по наитию. И, наконец, о каких способностях суждений россиян можно говорить, если они отдают свои голоса на выборах вопреки своим политическим и экономическим интересам. Скорее всего, в последнем случае можно говорить о феномене бессознательного, когда принимаются решение вопреки логике и личным интересам.

За размышлениями о критических основах философии Канта и связи его категорического императива с проблемами современного мира меня и застал звонок Наставшева.

— Привет, — сказал он – заходи ко мне сейчас. У меня все готово для обстоятельного разговора о Канте.

Мы жили рядом, и через пять минут я был в квартире друга. Он радушно встретил меня и сопроводил в гостиную, где на накрытом белой скатертью столе стоял бюст Канта. На полном серьезе Наставшев обратился к бюсту философа и учтиво сказал:

— Великий мыслитель, позвольте представить Вам моего друга и коллегу Михаила. Надеюсь, вы не откажите ему в возможности вкусить радость духовного общения с вами.

Бюст Канта, естественно, промолчал. Наставшев расценил это молчание как знак согласия и усадил меня за стол. Через несколько на минут столе появилась бутылка армянского коньяка и подходящая к коньяку закуска. Оставаясь все так же серьезным, мой друг принес великому философу извинения за то, что не смог достать к столу его любимого белого немецкого вина, и, пользуясь великодушным молчанием великого кенигсберца, разлил коньяк по трем бокалам. С этого момента у нас начался настоящий пир духа. Естественно, одной бутылкой коньяка наш ужин с Кантом не закончился. Вслед за армянским коньяком наступила очередь грузинского, прихваченного мной. С учетом ее у нас были прекрасные возможности для того, чтобы неспешно и обстоятельно поговорить в присутствии великого философа о его "Критике чистого разума", "Критике практического разума" и "Всеобщей естественной истории". Эти книги, как и бюст Канта, Наставшев принес с кафедры философии, чтобы мы могли явственно ощутить присутствие великого философа в ходе ужина с ним.

Завершился наш импровизированный ужин после полуночи. Переполненный до самого мозжечка знаменитыми цитатами и афоризмами Канта, я отправился домой. Войдя в квартиру, попытался разделить охвативший меня душевный восторг с женой, но из этого ничего не получилось. Она резко осадила мой порыв холодной репликой:

— Угомонись, мне не до высоких эмпиреев. Нормальные люди уже давно спят. Завтра расскажешь о своем общении с Кантом.

Увы, и у духовно близких родных людей не всегда совпадаю текущие интересы.

На званый ужин с Кантом я уже не пошел. Я, вдруг, осознал, что в кампании серьезных ученых мужей уже не ощущу того же воспарения мыслей и чувств, которые испытал минувшим вечером. Ведь еще в древние века говорили: в одну реку дважды войти нельзя. А Кант это, несомненно, великая река, в которую можно зайти только раз на волне немецкой серьезности, французского легкомыслия и российского куража.