Надо эти брутальные ужасы слесарной практики чем- то позитивным разбавить… Часть этой истории я уже выкладывал в обсуждениях полтора года назад – прошу не удивляться, встретив знакомый сюжет.
Лето 1988 года, я безумно скучаю в проектном отделе- делать решительно нечего, мне на квартал
дали всего три проектных задания, при том, что на полное оформление каждого уходит не больше недели. Мои коллеги придумали замечательную комбинацию – продать меня в рабство, поработать на пару смен в пионерский лагерь.
Работающий имел право на две бесплатные путёвки, а так, как я был в разводе, и заботиться о том, что дети будут делать летом- мне не приходилось – эти путёвки были разыграны в отделе. Все были довольны – я неожиданным отпуском, тётки – возможностью пристроить своих чад.
Я сам вырос в пионерском лагере, так что ничего нового для себя не открыл. Достался мне второй отряд – возраст обормотов от двенадцати до четырнадцати лет – самый хулиганский. Пятнадцать пацанов и около двадцати девчёнок.
В отряде неожиданно оказались детишки из детдома – по бесплатной государственной программе. Они не были избалованы вниманием, поэтому очень радовались тому, что ими кто- то вообще занимается. Пообщавшись с ними, я понял, что ими не только особо не занимались, но и со школьным образованием там были серьёзные пробелы.
Таким образом у нас родилась практика "вечерней молитвы". Каждый день, после отбоя я на память пересказывал им что- то из литературной классики – разумеется, не слово в слово, но, надеюсь, хотя бы довольно близко к сюжету. Чтение продолжалось полчаса- минут сорок, до последнего заснувшего.
Для пацанов это было чуть не откровением – такие сказки на ночь. Примерно через неделю в палату стали набиваться и барышни, сидели кто- где и слушали. К чести своей могу отметить, что за два месяца успел рассказать им довольно много – и только один раз читал не по памяти, а взявши книгу из библиотеки – Д. Лондона, "Любовь к жизни". А уж, когда мы проходили "Отверженных" Гюго, произнести несколько фраз по Французски с последующим переводом– это вызывало у них просто восторг. (У меня в библиотеке есть эта книга и на Русском, и в оригинале – прочитано и так и так). Позже традиция распространилась и на дневной тихий час.
Лето было жаркое, в отряде меня уважали и слушались, получался замечательный отдых. Ложкой дёгтя послужил тот факт, что лагерь находился в километре, точно по направлению взлётно- посадочной полосы учебного аэродрома. Эти раздолбанные МИГи, управляемые курсантами, болтались над головами на минимальной высоте, и уши закладывало конкретно. Хорошо, хоть звуковой барьер в ста метрах от земли взять не пытались. Мои пионеры, как бы постарше, морщились и фыркали, а малыши просто боялись.
Я научил их делать так – как только слышен рёв очередного взлетающего корыта, зажимать руками уши, открывать рты, и приседать. Когда- то мне это показал отец – ну а у него опыт с войны, от артобстрелов.
Получилось так, что однажды нам обещали вечером кино, но не привезли – а все уже сидели в клубе, с нетерпением. Детей, как известно обманывать нельзя. Скандал разгорался нешуточный, эти обормоты не желали ничего слушать, конкретно орали в голос и стучали ногами.
Надо было что- то придумать, чтобы погасить бунт. Переорал. Попросил заткнуться и подождать, обещая сказочный аттракцион.
Поверили. Утихли.
Из клуба всех выгнал.
В пустом помещении клуба, взявши в помощь троих парней поздоровее, из старшего отряда, я этот аттракцион и организовал.
Двое берутся за концы скамейки, на которую встаёт истязаемый с завязанным полотенцем на голове – чтобы ему(или ей) ничего не было видно.
Для опоры ему подставляет голову третий. Скамейка поднимается от пола сантиметров на двадцать, но тот, что с головой, для опоры, садится на корточки — и у человека с завязанными глазами возникает впечатление, что его подняли чуть не до потолка.
После этого звучат команды — "Отпусти руки", и "Теперь прыгай". Ощущения непередаваемые. Прыгнуть с высоты двадцать сантиметров, думая, что лететь, ничего не видя, придётся метра полтора -два — это весьма впечатляет. Полный переворот сознания, обман вестибулярного аппарата.
Потом с испытуемого берётся слово, что он никому не скажет ничего, чтобы сохранить чистоту экспериментов, и выпускают наружу. Минут через пятнадцать хохот был уже громовым. Выходящие из клуба бежали в конец очереди, чтобы ещё раз испытать этот аттракцион. Очередь подпрыгивала от нетерпения.
Под конец на скамейку залезла даже старшая пионервожатая – так было зажигательно интересно. Правда, потеряв равновесие чуть не грохнулась спиной – но мы не дали, удержали.
Директор лагеря отвела меня в сторонку и растроганно объявила благодарность – бунт был погашен. А она уже всерьёз опасалась, что детдомовские могут начать и стёкла бить – видно бывали случаи.
Мне повезло, за всё время в отряде не было ни одного серьёзного конфликта. Были самодеятельные концерты, викторины, был бестолковый поход, когда я накрывал своей палаткой собранные дрова от дождя, а сам поддерживал промокающий костёр.
Только один раз довелось серьёзно понервничать – отряд пошёл купаться на озеро, и у меня там пропали два главных обормота. Обедать пора, отряд одетый и построенный ждёт, их вещи валяются на земле, а мерзавцев нет. Я туда, я сюда, оббежал окрестности – нет и всё.
Отряд отправил обедать с воспитательницами, а сам гоняю кругами – изо всех сил надеясь, что они хотя бы не утонули. Вспоминаю о подписке на личную ответственность (вплоть до уголовной), и рисую мрачные перспективы. Минут через пятнадцать, когда я разглядел на противоположном берегу озера (метров сто) знакомые рыжие плавки, заорал так, что у самого уши заложило-
— Мар…ко! Але…шов! Немедленно ко мне!!
Пауза по Станиславскому. Готовы?
Проходящий мимо отряд малышей дружно, как учили, закрыл уши ладошками, и присел, открывши рты.
Всё обошлось благополучно- даже без подзатыльников негодяям.
Когда закончилась смена, при отъезде и прощании у меня щипало в глазах – девчонки по очереди вешались мне на шею, пацанам я пожимал руки и старался не врать, что на следующий год обязательно опять приеду работать вожатым…
