удастся заставить читать труды основоположников, но конспекты, вещь сугубо материальную, требовали от каждого и тщательно проверяли, нет ли подлогов, замены обложки с фамилией, сличали почерк в конспекте и в рабочей тетради, расписывались на каждой странице конспекта и т. п.

Большинство из нас с этим фактом смирялось и тупо, но добросовестно перекатывало конспекты друг у друга. Смысл текста сохранялся в голове максимум до конца написания строки, на переписывание уходило несколько часов в семестр, но это был самый дешевый и надежный способ отбыть номер. Но были и такие, кто откладывал переписывание на последний момент — не проскочу, мол, тогда и сяду переписывать. Есть у меня друг детства и тезка, Лешка, человек редкого остроумия, острого ума, обаятельный как черт и страшный лентяй (был тогда, по крайней мере, — сейчас мы живем в разных странах и редко видимся). Всю школу мы проучились (и провеселились) вместе, а в институты пошли разные — я в МАДИ, а он в МАИ. А зверели там в Авиационном преподы научно-коммунистические, как я понимаю, еще хуже чем в нашем Автодорожном. И вот однажды, звонит мне мой друг и говорит: "Дай конспекты, завтра экзамен". Программа, как понимаете, по этому делу во всех институтах одинаковая, так что конспекты — те же самые. "Да приезжай, — говорю, — и бери хоть все." Ну, он приехал, конспекты взял, обложки на тетрадях, естественно поменял, назавтра на экзамене подает их преподу. Тот берет стопку из 5-6 тетрадей, кладет перед собой на стол и начинает очень тщательно их просматривать, перелистывая по одной странице. Леха терпеливо ждет, с интересом разглядывая страницы конспекта вместе с преподом — оба они видят содержимое этих тетрадей в первый раз в жизни. Примерно в середине третьей тетради препод вдруг резко останавливается и разглядывает страницу: очередной конспект кончается выше половины листа, а на оставшемся месте — рисунок. Вполне пристойный, не надейтесь, но странного, мягко говоря содержания. Нарисована довольно большая птица курицеобразного вида (рисовальщик из меня никудышный, но то, что это птица — понятно) с открытым клювом, и из этого клюва, как в комиксах, такое облачко и в нем написано: "Я — Дебрь!". Препод слегка фигеет, смотрит искоса на Лешку - тот невозмутим, как египетский сфинкс. Ничего пока не говоря, препод переворачивает еще одну страницу. Здесь конспект идет уже до половины страницы, но нарисована точно такая же птица, правда поменьше, и у этой птицы из клюва слова: "Я — Цыпль, сын Дебря!". Терпение препода кончается, он резко поворачивется к Лешке и в раздражении кричит: "Это что!!!??? Что это такое, я Вас спрашиваю!!!???" И вот мой Леха поднимает свои ясные голубые глаза от тетради, смотрит прямо в лицо преподу, и очень тихо, и очень медленно, не мигая, без тени улыбки (представляю, чего это ему стоило), своим низким ceксуальным басом, но тоном, каким ребенку объясняют азбучные истины, говорит: "ЭТО ЦЫПЛЬ, СЫН ДЕБРЯ!". Еще несколько секунд они смотрели друг на друга, после чего препод улыбнулся, взял зачетку и поставил требуемую отметку, какую — не знаю, но большего Лешке не было нужно. Когда он приехал ко мне вернуть конспекты, то первым делом, прямо с порога с укоризной сказал:

"Предупреждать же надо!" и рассказал мне всю эту историю. Самое трудное было, по его словам не заржать над этими картинками прямо там на экзамене — ведь этим самым он выдал бы, что сам видит их впервые. Но все, как говорится, обошлось...

профессии. Детство прошло в одном окраинном районе города, не совсем благополучном, но со своим названием, и своими традициями.

Родители трудились на единственном в округе заводе по ремонту вагонов, завод имени Немецкого революционера. Железная дорога всегда была стабильным потребителем трудовой силы. Воспитание получал в том числе и на улице, в подворотне, как принято говорить. Чем старше становился, тем хуже учился в школе, на второй год не оставался, но и пятерка была только по физкультуре и труду.

Отец предупреждал:

— Учись сынок лучше, иначе кроме вагоноремонтного нигде нужен не будешь.

— Да ну, неужели свет клином сошелся на вашем заводе, найду место получше.

Пролетело время, школу закончил, отслужил два года в армии, демобилизовался летом, погулял месяц, нужно устраиваться куда то. Оказалось, с моим аттестатом только, вагоноремонтный распахивает двери проходной.

У отца стаж большой, репутация положительная, разузнал в отделе кадров, где вакансии и говорит мне:

— В литейном пыль столбом, дышать нечем, в кузнечном жара постоянно, сварочный тоже не подарок, договорился с бригадиром в столярный, могут взять. Работа не пыльная, стружка да опилки, пила-циркулярка все оборудование. Завтра в обеденный перерыв сходи переговори сам.

С направлением иду в столярный цех, штабеля высоченные из досок, нахожу бытовую комнату, вся бригада собралась посмотреть что за молодой боец.

Во главе стола бригадир, по возрасту самый старший, по бокам, слева справа чуть младше ребята, и так далее, вдоль стола, до самого выхода из бытовки.

Поздоровался, бригадир говорит, рассказывай о себе все по порядку, время есть.

Рассказываю, и смотрю на всех, сначала по лицам пробежался, потом на руки смотрю, руки у всех на столе, кто в замок взял, кто пальцем вокруг пальца крутит, кто ладонями вниз положил. Вижу что, что-то не так, но понять не могу, волнуюсь. Только когда закончил рассказ, рассмотрел, у бригадира нет по паре пальцев на обеих руках, у далее сидящих за столом, до десяти посчитать на пальцах, чем ближе к двери, тем шансов больше.

Вернулся я с собеседования, на следующий день, поехал подал документы в училище на сварщика, преподаватели-мастера научили всему, любили свое дело и меня заразили. Пальцы зато целы.