А что бы начальство не сильно ругалось, решено было денежку перевести почтовым переводом на мое имя. Вроде как самая свободная, делать тебе нечего, с работы отпрашиваться не надо, придет Р в увольнение сходите вместе и получите. Ну вот в очередное увольнение поучили мы с Р его денежку, погода стояла хорошая, делать мне действительно было нечего, вот Р и пригласил меня в кино сходить вместе с ним и его невестой. Времени до встречи с Н(евестой) еще было много, вот мы и пошли пешком до кинотеатра. Идем себе никого не трогаем, вдруг навстречу толпа цыганок. Одна из них подходит к Р и просит закурить. Р добрый, жизнь прекрасна, что бы не угостить девушку протягивает ей сигаретку, тут то все и завертелось. Не успела я глазом моргнуть, как нас растащили в разные стороны. Цыганка Р в благодарность за сигаретку обещает всю его будущую жизнь по секундам расказать, только ручку не забывай золотить. А благо золотить есть чем, деньги то только что получил. Ну вот он и старается вовсю. С меня они быстро поняли, что взять нечего, только не дают к Р подойти, дабы не помешала процессу. Смотрю пачка денег у Р все меньше и меньше, а там и совсем закончилась. Цыганка делает какой-то пас и денег у нее в руках не оказывается. Все как встарь, говорила мама не связывайся с цыганами. Все да не все. Р достает из-под мундира пистолет и приставляет цыганке к виску. Я просто онемела, откуда у парня пистолет в увольнении, цыганки в ступор полный впали, та что гадала начала судорожно кофту драть из под юбки, а из под кофты на землю полетели маленькие свертки из денег. Те видно, что она за день честным трудом нагадала. Р нагнулся, пересчитал один сверток, бросил другой, нашел свое, забрал. Повернулся и пошел, я за ним. Тишина полная. Замолчали не только цыганки, но и люди, которые на остановке рядом трамвая ждали. Отходим шагов десять, достает Р сигарету и от пистолета — прикуривает!!! Зажигалка это оказалась. Вой позади описать трудно, но думаю, что если бы сбылась даже десятая часть, того что нам тогда вслед пожелали, не писала бы я сейчас эту историю.

1956 года) на сцену выпускали настоящую живую лошадь. При "Большом" была настоящая конюшня, где содержались две реквизитные клячи — как раз для этих целей.

Вообще-то вопрос о целесообразности использования лошадиной силы в оперных спектаклях стоял уже давно — в "Руслане и Людмиле", например, в сцене "О, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями... ", по полю среди тел убитых должна была тоскливо прогуливаться одинокая кобыла.

В один прекрасный вечер гнедой захотелось не только прогуляться, как этого требовал "гениальный" режиссерский замысел, но и, pardon, "сходить", т. к. за час до спектакля добрая уборщица накормила ее куском сладкой плитки шоколада.

В общем, на глазах у изумленной публики, тоскливая лошадь стала делать свое грязное дело, а артисты миманса, изображавшие "мертвые кости" как-то странно дергаться, брезгливо отряхиваться и отодвигаться от кобылы подальше.

Особенно симпатично эта сцена смотрелась с галерки. Hу, да вернемся к "ХОВАHЩИHЕ". В конце оперы одного из стрельцов везут на казнь на телеге, запряженной одной из кобыл.

Внезапно, у всего этого транспортного средства отпадают оглобли, лошадь мирно разворачивается и идет в сторону зрительного зала — в глаза ей бьет свет из софитов, так что она ничего не видит.

У дирижера на голове остатки волос встают дыбом, но ничего сделать он не может и поэтому продолжает махать.

Вдруг лошадь спотыкается о рампу, падает на передние колени и большая ее голова оказывается в яме на уровне пюпитра гобоиста. Гобоист, который ровным счетом ничего не видел — он в яме спиной к сцене сидит — безумно испугался и издал на своем инструменте нечто громкое и несуразное, отчего оркестр просто остановился и терпеливо ждал, когда сотрудники постановочной части наконец-то выволокут обезумевшее от страха животное из ямы.

Публика в зале валялась со смеху!

Самое интересное, что не было возможности закрыть занавес.

раньше на Елке выдавали. Ну и с этим богачеством обойти моих детишек, — тех, кого я английскому учила.

Сбегали в магазин и на рынок. Помню, что моих денег не хватило, и Ленька докинул на мандарины, типа сэкономленное со школьных обедов, он еще мелкий был... помню, что пакетики для упаковки подарков он выпросил на рынке у продавца конфет. Денег было в притык, мы все до копейки спустили на конфеты. Пакетики были нужны, я просить стеснялась, а Ленька смог. Он очень гордился своей добычей. Его аж распирало от гордости.

Перед глазами до сих пор стоит картинка, как мы все наше богатство красиво разложили на диване: конфеты разных размеров и сортов, в блестящих фантиках. Потом мы все это паковали поровну в пакетики и поверх заворачивали в цветную бумагу. Когда бумага кончилась, в дело пошли плакаты с Леонардо Ди Каприо. Так вот бесславно закончилась моя любовь к Титанику.

Мамы застали нас в окружении наших пакетиков, мандаринов, конфет, и сказали, что это глупо раздавать столько вкусного. Они намекали, что конфеты можно поставить на стол. Молчаливо, взглядами мы показали ту пропасть, которая нас разделяла — у нас был праздник, а у них был оливье.

Потом мы втроем, а за нами увязался еще мелкий пацаненок с моего дома, обошли всех детей и поздравили. Нас никто не ждал, нам все были рады. Мы как пьяные ходили по заснеженным улицам от дома к дому, ощущали себя дед Морозами и громко пели песню Jingle Bells. Я не помню, почему именно Jingle Bells, мы и слов-то знали всего 3-4 строчки. Вот этот один единственный куплет мы пели много раз подряд.

Под конец остался один подарок... по улице, за 3 часа до Нового Года, какой-то папа тащил на санках своего сына домой. Мы их догнали, спросили верит ли его сын в Деда Мороза — и получив утвердительный ответ, отдали последний подарок. Домой мы вернулись счастливые.